Трудно поверить, но одно время, зарплата телевизионного режиссера в пересчете, была где-то около пяти-шести долларов. Во всяком случае, в провинции... Это вместо эпиграфа.
Владимир Константинович К. телевизионный режиссер, в возрасте, маленький, подвижный, невозможно аккуратист и чистюля... Спичечку с пола поднимет и пристроит её вежливо в пепельницу. Встречаешь его в коридоре, почти всегда около туалета. Он, отводя в сторону правую руку: - Можно я с тобой здороваться не буду, а то я только что руки вымыл!
Но, если он не успел избежать рукопожатия или здоровающийся был очень активен и стремителен:
Он: - Ну, вот опять руки мыть... - и возвращался в туалет мыть руки.
Все знали этот пунктик Владимира Константиновича, его маниакальную приверженность к чистоте, привыкли и не обращали внимания. И тут как-то, в очередной раз вернувшись из туалета и лихорадочно потирая умытые руки, он заявляет:
- Я ведь навоз около цирка собираю!
У нас вытягиваются лица...
- А что? Отличное удобрение. Прекрасное удобрение. Замечательное. Там около цирка пони катают детишек, гадят, а я подбираю. Потом дерьмо нужно сложить в ящик чтоб отлежалось, поделить на порции и можно продавать. А что? Знаете сколько понимающих людей, у кого комнатные цветы, его покупают? То-то... Ну, вот. У меня санки детские, (дело было зимой), специальные пакеты, перчатки, лопатка. Чик-чик лопаткой в пакеты. Пакеты на санки и домой. А что? Легко... А тут вчера случилось. Возвращаюсь я после смены домой, мимо цирка - такой навоз! Пропадает! Отборный! Прекрасный! Свежий! Замечательный! М-м! Пальчики оближешь! Но, что делать?! Санок нет, перчаток нет, лопатки нет, ничего нет... Но, не пропадать же добру?! Тут такое дело - провозишься конкуренты набегут...
- Кто?
- А я разве не говорил? Детишки! Дети! Цып-цып-цып... Чему только их в школе учат!? Куда только их родители смотрят! Сволочные дети! Мерзавцы! Гады! Черт бы их побрал! Из под ног повыхватывают лучшие куски и разбегутся! Юркие, шныркие. Куда мне за ними с моими ногами! Конкуренты!
Ну, чтоб не доставалось врагу, ни пяди выжженной земли! Я огляделся - нашел какую-то фанерку. Из кустов целлофановый пакет выволок. М-мерзость... Еще один. Дрянь. Грязный, будто покойника в него заворачивали... Набрал этого навоза. Успел! Опередил! Набил дерьмом пакеты и в трамвай. На заднюю площадку. В уголок. А оттепель. Го...цо то намокло, набрякло и главное, чувствую, пахнет. Они тоже, чувствую, что чувствуют. Эти. Ха-ха... пассажиры. Черт бы их побрал. И пятятся от меня. Пробуют освободить пространство. Но фиг! Час пик! Все же напирают! И вдруг, мой пакет... А дерьмо же сырое, тяжелое! Ха-ха... И этот мой пакет хлоп! Плюх! И шварк! Разорвался! Народ ка-ак шарах! Как во все стороны!..
Стою один. Воняю. Вокруг никого. В одиночестве. Одинок. Вот оно, что такое полное, настоящее одиночество! Сашка, ты пишешь рассказы? Вот запомни. Потом напишешь, что такое настоящее одиночество! Ха-ха... Что? Морду набить? Попробовали бы, когда я весь в г....е! Никто не приближается. Все меня боятся. Стою, воняю. Страшный! Весь забрызганный. Почти. Брюки. Пальто. Ну, остановка. И только я на выход... А тут и второй пакет, чувствую пополз. Я и так и сяк... Короче, кое-как собрал-сгреб навоз в огрызки пакетов и домой.
- !!?? Надо было выкинуть! Как домой? Зачем?
- Выкинуть! Ишь! Как?! После всех усилий. Страданий всех. Ха-ха... Прибежал. На балкон. Там у меня ящик. Навоз в ящик. Чтоб застыл на морозе. Сам в душ. Стою, наслаждаюсь. Замечательно. Свежесть, ароматы весны! Прелесть! Фиалки! И эти... Наяды. О, Кармен! Ну, пою! Тореадор, смелее в бой... Выключил душ. Выхожу. Слышу - шум. С улицы. На улице кричат. Стенают. (Рассказчик страдал глухотой. И поэтому можно представить какой шумный был это шум). Что такое, думаю? Опять демонстрация?! Опять забастовка! Водку не завезли опять?
- Выхожу на балкон... А там внизу, под домом народ собрался! Головы задирают! Думаю, в чем дело? И тут до меня! Ха-ха... Ящик то из под фруктов. Такой, с дырками. А оттепель. Навоз совсем растаял и капает на прохожих. С девятого этажа. На проходящих...
В несколько измененном виде, эта история вошла в повесть «Под босыми пятками Бога», потом в пьесу «Шанс», написанную по этой повести...
