В предыдущем посте написал про Витю Сизова, как он предложил нам стать писателями и невольно вспомнил... Встречаешься с читателями-детьми и ребята спрашивают, как я стал писателем? Вначале я терялся. Как, как... как-то само собой так получилось. Потом я принялся вспоминать. Действительно, что значит само собой? Ерунда какая-то...
Сначала я стал читателем. Я читал всюду и везде. С книжкой мне было удобно. Раз и ты уже не здесь, где серое низкое небо, где... а там, где Горбовский, где непонятный малыш, будто призрак, или затерянный мир...
Мне повезло с моей детской библиотекой Чехова, той самой, что на Петуховке, в пригороде Шостки. Как мне сейчас представляется, читателей там, во всяком случае тогда, было не густо, и быть может поэтому на её полках скопились несметные сокровища. Например, «Антология советской и зарубежной фантастики» в полном составе. Это, приблизительно, томов двадцать. И другие разные детективы и увлекательные приключения. Забавно... Помню, классе в четвертом я наткнулся на Тиля Уленшпигеля. Ну, как я выбирал книжку - открою посредине, читану пару строк и сразу знаю интересная или нет. Здесь так же - открыл, попалось мне на глаза слово, например, «арбалет» и я взял книжку. Дополз до середины, завяз в тексте и вернул в библиотеку. И опять, через какое-то время в библиотеке наткнулся на неё - нет, ну не может же быть, чтоб книжка была плохая, думаю, если в ней такие боевые слова, как тот же «арбалет», это я в предыдущий раз не дочитался до самого интересного места или упустил что-то, или тогда я был маленький и не понял и беру Тиля опять, и вновь увязаю в тексте. Так повторялось раз пять. Бедный Шарль де Костер. Я затеребил его роман, но так и не дочитал. Но это я отвлекся...
Я эти книжечки поглощал, как какая-нибудь книгоглотательная машина. А потом, часто, пересказывал ребятам. В спальне. После отбоя. Ребята сами просили:
- Тапочек, расскажи там чё прочитал!
Тапочек, это у меня была такая кличка.... Я выходил в проход между кроватями и принимался рассказывать. Иногда для складности, менял сюжетную линию, пересказываемой книжки. Писателю хорошо, в него кидаться разными предметами не станут, если он, писатель, отвлечется на незначительные детали или длинные описания природы, а в меня запросто могут запустить предметом. Поэтому приходилось переиначивать сюжет на ходу... Время от времени я останавливался. Это когда в спальне становилось совсем тихо. Если ребята просили продолжать, то я продолжал... Но рано или поздно, все засыпали.
Все это я рассказываю ребятам на встречах. И еще о том, как я стал думать, что чем пересказывать чужое, можно и самому что-нибудь придумать. Без длинных описаний природы, которые никто слушать не желает...
И как я взял тетрадку и написал повесть, и как она поместилась у меня на четырех листах. И как я удивился, почему это у меня на четырех, а, например, у тех же Стругацких на трехсот. И как я схватил роман Стругацких. И как стал смотреть в чем между нами разница. И как тут же понял в чем. Прежде чем нажать на гашетку бластера, герой Стругацких вон что думает, и вон что думает, а те другие вон что думают, когда видят в руках Саула, бластер, или как это ружье у них называется. А у меня никто ничего не думает, и вообще...
На самом деле мне было трудно и для себя сформулировать зачем и почему я стал писателем, а тут на днях в интервью к юбилею, реж. ЛИОЗНОВА сказала (не цитата) так:
- Я поняла каким волшебством и чудом, было для зрителей, всё что происходило на экране. И что на какое-то время зритель, отождествляя себя с экранными героями, сами вовлекались в это чудо, становились участниками происходящих на экране событий. И я подумала, быть может для зрителя, это единственное в жизни чудо в котором он участвует. В их обыденной. иногда трагической жизни единственное чудо. И я подумала, что сама смогу подарить им такое чудо.
Вот это ближе всего к тому, что я чувствую и не могу точно сформулировать - зачем я всё-таки стал писать.
Как-то мы с ребятами обсуждали фантастический фильм «Молчание доктора Ивенса», если я не ошибаюсь...
Так вот, там в финале фильма, главная героиня трагически погибает. Ребята, особенно девчонки, соглашаются, что это очень жалко, что она погибает. Мне тоже жалко героиню, ведь я влюбился в актрису занятую в этой роли, но я вдруг говорю:
- Правильно, что погибает.
Тут на меня все уставились. Почувствовав, что выгляжу циничным ослом, начинаю лепетать про то, что если бы героиня не погибла, фильм был бы скучным, его никто бы не смотрел...
Если бы героиня в фильме выжила, чудо бы не случилось. И говорить было бы не о чем. И ребята забросали бы меня тяжелыми предметами...
