Дядя Витя не любил евреев, потому что не любил Соломона Моисеевича. А все потому что Соломон Моисеевич носил галоши.
Нет, в нашем, не отличающемся особой чистотой поселке, многие носили галоши; чести быть заасфальтированной удостоилась только улица Ленина, но Соломон Моисеевич носил не простые, а чистые галоши. Еще он носил шляпу и галстук, но они почему–то не раздражали дядю Витю. Наверное потому что шляпа и галстук полагались Соломону Моисеевичу, так сказать, по должности – он был каким–то чиновником в колхозной администрации, а вот его галоши…
Ну как это обычно бывает? Утонешь в грязи, чертыхнешься, пошаркаешь подошвами об траву и идешь себе дальше. Но не таков Соломон Моисеевич. Сорвет лопух, найдет лужу и давай отчищать обувь…
Бывало играем с ребятами на огородах в войнушку, а дядя Витя несет в ведрах еду свиньям. Запнется, плеснет себе на ботинки, и выругается; – Вот же, евреи, гады!
А в это время улицей чинно шествует Соломон Моисеевич.
– Здравствуйте, Виктор, – приподнимет шляпу Соломон Моисеевич.
– Здрастье, – буркнет дядя Витя.
Нет, определенно, Соломон Моисеевич не догадывался о дяди Витиной неприязни…
Помню осенний вечер. За окнами сумеречная хмарь. Срывается дождь… К нам зашла тетя Оля и шушукается с бабой Тоней на кухне. Я сижу, забравшись с коленками на стул и читаю книжку. Томка ужинает. Вдруг на крыльце и сенях грохот. Дверь распахивается и вваливается дядя Витя. Кепка на затылке, грудь бубликом.
Мы замерли, пытаясь определить пьян дядя Витя, трезв. Если пьян, то до какой степени?
Как опытный актер, выждав паузу, дядя Витя, яростно заскрипел зубами, раздул ноздри и, наслаждаясь собственным величием, произнес;
– Всё!
– Опять нажрался! – всплеснула руками тетя Оля.
– Выкинул! – Дядя Витя с размаха плюхнулся на стул.
– Что выкинул? – насторожилась тетя Оля.
– На хрен! Алаверды! – треснул кулаком по столу дядя Витя и, для пущей убедительности поскрипел зубами.
– Да что–ж выкинул–то, Господи?! – перепугалась тетя Оля.
И дядя Витя поведал…
Он возвращался из «гадюшника», то есть из закусочной, в самом прекрасном состоянии духа, то есть навеселе. И вдруг навстречу Соломон Моисеевич. В своих, вызывающе блистающих чистотой, галошах.
– Здравствуйте, Виктор, – приподнял шляпу Соломон Моисеевич, и тут у дяди Вити треснуло терпение.
– Стой, – сказал дядя Витя.
Соломон Моисеевич послушно остановился.
– Снимай калоши, – приказал дядя Витя.
Со слов дяди Вити, Соломон Моисеевич вначале не поверил что дело обстоит серьезно, потом не поверил что именно галоши нужно снимать, но дядю Витю не так–то просто сбить с панталыку.
– Немедленно! А не то, алаверды…
Перепуганный Соломон Моисеевич поскорее отдал галоши дяде Вите и стал ждать когда тот начнет их примеривать. Но не тут то было. Презрительно повздыхав, укоризненно покачав головой и яростно поскрипев зубами, дядя Витя, забросил галоши через забор в чьи–то огороды и отправился домой. То есть к нам. И вот теперь сидит у нас довольный собой и рассказывает каким взглядом смотрел на него, на дядю Витю, Соломон Моисеевич, когда он, дядя Витя, в конце улицы оглянулся…
– Наверное, еврейская морда, думал что происходит ограбление, – подытожил рассказ дядя Витя.
– Так он тебя–ж, дурака, засудит, – схватилась за голову тетя Оля.
– Та у него–ж все схвачено, – схватилась за сердце бабушка.
– Так уж! – дядя Витя попробовал скрипеть зубами, но без должного эффекта, так как тетя Оля и бабушка суетливо одевались.
– А ну пошли! Покажешь, куда кинул! Горе ты мое!
Бабушка вернулась в первом часу ночи. Промокшая и уставшая.
– А дядя Витя где? – поинтересовалась Томка.
– Ольга повела извиняться к Соломону Моисеевичу, – буркнула бабушка.
– Так галоши–то хоть нашли?
– Нашли. А чтоб их черт побрал, этих мужиков придурковатых…
Соломон Моисеевич за извинениями не решился выйти из дома. Пришлось оставить галоши на крыльце. История не имела продолжения, разве что дядя Витя перестал ругать евреев нехорошими словами… Во всяком случае, вслух.
Фрагмент рассказ «Про дядю Витю». г-та «Уральский рабочий». № 17 от 31 января 2001 г.
