«...Пираты, славные своей тягой к вседозволенности еще терпимый вид кумиров. Хуже, когда подростка увлекают нынешние бандиты. Первые – из области легенд, вторые – кровавая реальность современности. Подросток по сущности романтик. Лучшие писатели это знают. Помните романтика Александра Грина? Его «Алые паруса» пришли к нам из прошлого века. Пусть не современные, но гибкое сердце подростка легко воспринимает сказку. И творит ее сам.»...
Читатели ДНЕВНИЧКА прислали фрагмент рецензии. Не знаю, откуда они его выдернули. Судя по желтым отметинам, из какого-то поисковика... Судя по тексту, рецензии лет пятнадцать. Или, что-то около того. Не помню, читал ли я её. Но в любом случае спасибо. Забавно было читать. Вот он, этот фрагмент:
Сергей Колосов
Рассказы и повести А. Папченко главным образом рассчитаны на подростков 10-13 лет, но в отличие от крапивинских героев они более непосредственно приближены к жестким реалиям современной жизни. Папченко знает детскую психологию в совершенстве. Память о детстве не затерялась в кущах нажитого опыта. Он, умудренный жизнью легко мыслит детскими категориями и создает свой особый, как говорит Владислав Крапивин о нем, «папченковский» мир. Образы детей просты и естественны. За ними не видно автора, он сам среди детей: их душа, их мысли и чувства. В своем единственном сборнике «Принцип Портоса или Последний свидетель» Папченко собрал повести и рассказы о детях, попавших в разные жизненные ситуации, живущих в разных социальных эпохах. Оттого отчетливее выявляются их неповторимые индивидуальности, характеры, глубина еще не созревшего детского сердца. Главным образом, Папченко пишет о детях восьмидесятых годов прошлого столетия. Правда, действия в цикле «Мы – инкубаторские» можно отнести и к более ранним годам, а повесть «Под босыми пятками Бога» отчетливо переносит нас в хаос Смутного времени девяностых. Тем не менее, восьмидесятые – жесткое перепутье между догнивающим прошлым и еще неясным, пугающе смутным будущим, - основное пространство «папченковского» мира. Погружаясь в этот мир и примечая в конце рассказов даты их создания, читатель невольно соотносит героев с тем временем. Пик «перестройки», неясность и тревога перед павловскими, а затем гайдаро-чубайсовскими реформами, а тут у Папченко, как впрочем, у многих подростков того времени – сказка детства. Прочитайте «Принцип Портоса…» или «Невероятного Кольку и великолепную Кэт в своих лучших приключениях» и, в особенности, «Веселые каникулы» - тяга к приключениям, заразительный детский юмор, солнечный уют и ощущение защищенности охватят вас и помогут хоть на время оторваться от «взрослой» жизни Суета неведома подростку. Он – вольное существо. Изобретательное, озорное, охваченное исследовательским духом. Он активно осваивает окружающее пространство, воплощает свои фантазии в жизнь и, естественно, сталкивается с миром взрослых, суровой и, подчас, по-волчьи жесткой реальностью. В повести «Принцип Портоса…» эта реальность еще вдалеке, призрачна и практически неощутима. Вот девочка Саша из-под Славутича. Суперчистюля. По мнению главного героя – занудливая, манерная девчонка, «ошибка природы». Дети очень прямолинейны. Компромиссы не их стезя. Что думают, то и говорят. Живут крайностями. Для них нет каких-то срединных понятий. Белое и черное. Только с возрастом набираются «взрослых» премудростей. А пока… Их качает между самоотверженной добротой и жестокостью. Девочку Сашу ребята приняли в свою игру, хотя с нескрываемым ехидством отмечают ее «выходки». Но едва узнав об оправдывающих причинах ее болезненной чистоплотности, главный герой дарит старый экспонометр, установленный на делении 11. Ее реакция поразительна: «Какой у вас низкий фон!» Бедная девочка приняла приборчик за дозиметр. Вот оно последствие взрослого баловства с атомом! Несмотря на то, что вся повесть пронизана искрящимся юмором, малые вкрапления о где-то бурлящей бедами жизни вносят минорную тональность. Смешно и грустно одновременно. Почти, как в жизни.
Читая Папченко, убеждаешься, что читать о детях полезно не только детям, но и взрослым. Хотим мы или не хотим, бытовая суета заедает. Вечная занятость отрывает нас от собственных чад. Мы перестаем понимать их, а они, в свою очередь, встречая вечное непонимание и самые различные требования, замыкаются в самосозданном мирке. Отдаляются. Может быть безвозвратно. Не в этом ли главная причина всех конфликтов «отцов и детей»?
Подросток – существо крайне свободолюбивое, анархичное. Между тем, самоутверждаясь в неприятии какой-либо власти над собой, легко преклоняется перед вымышленными или реально живущими людьми. Но «легко» не значит, что подросток готов подчиниться любой сильной личности. «Легкость» в самозабвенности и добровольности. Если полюбился герой, то весь, без остатка. И не потому, что его навязали, а в силу его собственного выбора. Питер Пэн, Гарри Поттер, русские богатыри или музыкальные поп-, рок-дивы проходят чередой перед ним. Сегодня один, завтра другой. Такая легкость перехода от кумира к кумиру не говорит еще о шаткости подростка. Нет. Он весь в поиске и познании. Когда он говорит, что больше никто ему не нравится и не полюбится, кроме как пирата Джека Воробья, это означает, что на данном отрезке жизни он скрупулезно впитывает пиратскую удаль, находчивость, смелость. Подростка увлекают близкие ему по натуре личности. Изначальная анархичность влечет к схожим персонажам. Пираты, славные своей тягой к вседозволенности еще терпимый вид кумиров. Хуже, когда подростка увлекают нынешние бандиты. Первые – из области легенд, вторые – кровавая реальность современности. Подросток по сущности романтик. Лучшие писатели это знают. Помните романтика Александра Грина? Его «Алые паруса» пришли к нам из прошлого века. Пусть не современные, но гибкое сердце подростка легко воспринимает сказку. И творит ее сам.
«Понарошку приключения не дела¬ются. Героев понарошку не бывает. Забудь свои детсадовские замашки!» - назидательно говорит Витька из «Принципа Портоса…» главному герою повести. Подросток-творец пытается не просто играть «в пиратов», «в бандитов», «в сыщиков» и т.д., а стремится все сделать «взаправду», пусть и по книжкам, как Витька. Кстати, здесь автор показывает градацию подростковой психологии – одному достаточны «понарошные» приключения, другому подавай все «по-взрослому». Многое, конечно, зависит от воспитания. Творческие порывы подростка можно пустить на самотек, остальное будет зависеть от почвы, в которую они западут. К сожалению, сумбурное течение жизни обычно сносит эти творческие зерна в мрачные клозеты воровской романтики. Сумеют ли родители направить их в созидательные почвы? Нелегко. Проще бывает и вовсе загасить всякое творчество – запретами, «ежовыми рукавицами», а в результате вырастить тихое, но инфантильное существо. Общеизвестный факт, что многие великие люди в детстве были непослушными, а в школе учились на двойки, главным образом из-за поведения. Им пророчили никудышное будущее. Конечно, это не значит, что все школьные хулиганы – потенциальные гении. Просто к творческой личности нужен иной подход, не всеобщая гребенка запретов. Будущие Эйнштейны противятся уравниловке. За свою неординарность одариваются непониманием, насмешками, наказаниями.
Стихия ребенка – игра. Для подростка она максимально приближается к жизни. Внутренний мир го расширяется, соприкасается с внешним. Растут силы, крепнет воля. Он жаждет воздействовать на окружающую среду – «перевернуть» мир и получает великое удовольствие, когда игра им лично начатая приобретает серьезный, «настоященский» оборот. Когда по чистой случайности упавшая лестница разбивает банки с вареньем, Витька успокаивающе шепчет: «Без ущерба — это не приключение, а цинизм». Подросток азартен. Но чувство ответственности – туманно. Скорей всего навязанное родителями, чем осознанное. Однако, столкновение с миром взрослых стряхивает многие детские иллюзии. Когда отец главного героя, Макса, регистрирует ружье, чтоб отразить нападение мнимых воров (именно в их качестве выставляли себя подростки), Витька только радуется: «Это уже на что-то похоже. Появляется огнестрельное оружие. А то я уже начинал чувствовать себя дураком». О последствиях не думается. Будущее в глазах подростка абстрактно, неощутимо. Он весь в настоящем. Живет по принципу Портоса - дерусь, потому что дерусь или иначе, живу – потому что живу! Смысл жизни для него не в цели, а в самой жизни. К сожалению, для многих (и не только для подростков) вариант наиболее подходящий. «Живешь – уже счастье!» - рассуждает герой другого папченковской повести «Невероятный Колька и великолепная Кэт в своих лучших приключениях». Позиция удобная, когда все твои желания исполняются, все более-менее удается. До поры до времени. Когда мирок подростка сталкивается с ограничениями окружающего мира, когда вольнолюбие подростка втискивается в прокрустово ложе законов и традиций «взрослого» общества, детские иллюзии опадают. Не без боли. В цикле рассказов «Мы – инкубаторские» мы видим, как тяжело дети отрываются от родительского дома. Мир для них расширяется, но жестко, вынужденно, насильственно. Интернат ломает устои их хрупкого, еще не устоявшегося мирка. Заставляет силами робкого, непроснувшегося сердца выживать в чуждом коллективе. Дети жестоки. Особенно интернатовцы, детдомовцы. Обделенные любовью на атаку чуждого мира отвечают по-волчьи – оскалом.
Но так же, как жизнь дети неоднородны. Случается и волчата способны на высокие чувства. Любовь как основа человеческого сердца пробуждается у одних, но беспощадно топчется другими – дикими, еще не прозревшими душой детьми (рассказ «Любовь»). Волчата уважают силу. Любовь для них сродни слабости. Чтобы быть сильным, нужно стать своевольным, наглым, грубым. В то же время нельзя сказать, что такие дети не знают жизни. В отличие от «домашних» они научены многому, остро чувствуют людей, как говорится – «ушлые». Обычные подростки перед ними сущие дети – по восприятию жизни. Между тем, это по-настоящему обездоленные дети, лишенные лучшей доли, слишком рано повзрослевшие, отравленные развратом взрослых, потому не сумевшие от него защититься. Неуравновешенная психика, бравурность или, наоборот, замкнутость – неизбежные следствия от детдомовской (интернатовской) жизни. Не оттого ли сам писатель, кстати, бывший интернатовец, не стремится на встречи со своими читателями и не желает ворошить нелегкое прошлое?
Детская проза Папченко была бы неполной без повести «Под босыми пятками Бога». Повесть замечательна тем, что автор коснулся в ней злободневневшей темы: дети 90-х. Сюжета касаться не будем, но приведем слова одного из героев: «Я не понимаю, как вы не понимаете… с. 303, 304 + О Библии – «А вы так просто делаете зло, словно до сотворения мира живете… До яблока… прямо Раскольниковы какие-то…» Это и не удивительно. В обществе, потерявшем идеалы, рождаются соответственные дети. Дети Смутного времени.
Папченко лишь однажды коснулся эпохи Смутного времени, в остальном он едва отошел от застойных времен. Ощущается дыхание советского строя, в котором было что-то детское. Нас насильно десятилетиями держали на «детском» пайке - по количеству достоверной информации, по общению с другими странами, по выражению творческого потенциала. Создавали некое уравнительное соц. Обеспечение, порождавшее беззаботность. Вроде бы хорошо, что государство брало на себя решение множества проблем – бесплатное медобслуживание, образование, дешевый транспорт. Как чрезмерно и ревниво любящий родитель советское государство не отпускало нас на своевольные харчи, на Запад, например, следило за каждым шагом, учило какие мысли допускать, что говорить и что делать. Поощрялась лишь относительная самодеятельность – в строгом созвучии с советскими законами и советским мировоззрением. Теперь же «чрезмерная любовь» государства к собственным чадам иссякла. Мы словно щенята, выброшенные на улицу. Бесплатные услуги практически исчезли. Зарабатывай и учись, лечись, отдыхай на свое здоровье. Самостоятельность, о которой мечтали в советское время, была предоставлена нам в полной мере. Ан, нет! Опять не угодили. Привычка жить на все готовенькое не исчезает мгновенно. Детская привычка всего советского народа – молодых и пожилых, всех поколений. Не потому ли оглядываемся назад, в тихое застойное время, в солнечный раек детства? Такое ощущение, что Александр Папченко не исключение. Детские рассказы – это ностальгия о безвозвратно ушедшем прошлом, о котором на встречах с читателями память бередить не хочется. Более того, не хочется и продолжать писать о подростках. Тяжело? Безусловно.
