Александр Папченко
Этюд о любви к Родине
«52°04′44″ с. ш. - 34°15′01″ в. д. - исток реки Ивотка.
Около Подлесных Новосёлок, Севского района, Брянской области»
Из географического справочника
Это странно мне, почему я вдруг решил написать про свою речку Ивотку. Может это из-за воробейки? За моей спиной, на высоком шкафу стоит широкая клетка. В ней живет воробейка с перебитым крылом. Пригрел я её. Удочерил. И вот, особенно по утрам она оглушительно чирикает, и скачет, и рвется из клетки к своим друзьям, на волю, на заоконный простор...
Символом свободы принято считать орла. Наверное потому, что птица это крупная. Красивая. Особенно, когда распластав крыла, невесомо парит в небесной выси. И каждый человек, задрав голову, может легко представить, какой малой несущественной запятой, он видится орлу с высоты. И нет у орла человеческих тяжких забот. И не выбирает орел дорог. И волен орел лететь куда хочет и когда захочет. Так кажется человеку. Вот поэтому человек и сделал эту хищную птицу символом свободы.
Но, скажу я вам, нет на свете более свободолюбивой птицы чем воробей. Может он и ростом в орла не вышел, и клюв у воробья покороче, чем у орла, и летает он пониже, и не публикуют воробьиный надменный профиль на гербах и монетах и все же нет на свете более свободолюбивой птахи, чем воробей. Даже не спорьте.
Посадите воробья в клетку, и не будет птицы несчастней на всем белом свете. А орлы живут под колпачком, который напяливает им на голову дрессировщик. И по приказу человека, охотятся на зайцев. А попробуйте приказать воробью охотиться на зайца? Смешно? Смешно.
Ну, хорошо. Попробуйте надрессировать воробья взлетать с вашей руки и ловить вам мух? Или поднимать с пола и приносить вам хлебные крошки? Тоже смешно.
Зачем это я про птиц сейчас? Ну, ладно ближе к концу рассказа может станет понятно. А теперь, как и обещал про реки.
Все знают, что есть большие реки и малые. Большие реки воспевают большие художники. Но малые реки малые художники не воспевают. Потому что свет не видывал такого казуса, чтобы малый художник добровольно согласился считать себя малым. Поэтому малые художники тоже воспевают большие реки. Чтобы их причисляли к большим художникам. Экая незадача...
У каждого уважающего себя большого художника есть своя личная большая река, которую он старательно воспевает. Например, Гейне воспел Рейн, Штраус - Дунай, Пушкин - Неву, Шевченко, конечно, воспел Днепр, Гоголь тоже Днепр, а Волгу... ну, кто только не воспевал Волгу!
И наверное поэтому, все эти большие реки стали символами и простора, и свободы, и родины, и даже самой жизни. Но как и орлы под колпачками, так и они, оплетенные плотинами, крутят послушно турбины электростанций и носят на себе теплоходы. До тех пор, пока обязательно куда-то не впадут.
То есть, все эти прославленные реки где-то заканчиваются. Например, Волга впадает в Каспийское море. Днепр, в Черное. Нил, впадает в Средиземное море. Правда, есть реки которые никуда не впадают, а исчезают среди зыбучих песков или теряются в болотах. Но о них вообще не пишут. Таким рекам не повезло. Их можно обнаружить только на географических картах.
Хотя следует заметить, что существуют на свете отдельные, совсем уж странные реки, которых нет ни на каких картах. Вот, возьмите, например, реку ля Гранж Бательер. Согласно легенде она течет под Парижской оперой и по Виктору Гюго, никуда не впадает. Или вот жутковатая река Стикс. Куда она впадает, одному Богу известно. А это значит, что никому. Или вот - Лета. Река забвения! Таких странных рек на свете считанные единицы. И казалось бы к этому списку, нечего добавить...
Но я возьму на себя смелость и добавлю. Я знаю еще одну необычную речку о которой до сих пор мало кто слышал. Речку под названием Ивотка. Ну что? Ведь не слыхали? Теперь будете знать, что есть на свете такая речка Ивотка. Так вот, несмотря на то, что в географических атласах нарисовано будто она впадает в Десну, мне кажется это враки. Ошиблись географы. Потому что в действительности Ивотка впадает прямо в рай...
А еще знаете, что странно? А вот что. У каждого человека, есть своя первая река. Но начнет человек рассказывать о своей родине и перечислит тебе всё: колодец у ворот дома, тополь на углу улицы, рябину у калитки, а про реку и не вспомнит.
Уезжая в дальние края человек почти никогда не говорит, что уезжает от реки. Опять-же, чаще говорит, что уезжает из родного поселка, города или даже страны. Да и там вдалеке, если и вспоминает родину, то обычно вспоминает родных и друзей, дом, или улицу по которой бегал в детстве. А вот свою реку очень редко кто вспоминает...
А ведь если задуматься то что такое родина без реки? Ну или хотя бы без ручья? Это я вам скажу все равно, что человек без родины.
У меня тоже есть родина. А значит и река. Если посмотреть на мою реку с высоты фотографического спутника, то она напоминает мизерную ниточку серебрящуюся в лунном свете.
А еще напоминает тонкую жилку пульсирующую на виске. На сером от усталости виске земли. Виске планеты. Земля жива, пока эта жилка бьется.
Как вы уже догадались мою речку зовут Ивотка. Она у меня не так знаменита, как воспеваемые другими художниками большие реки. Не украшают её помпезные мосты и гранитные набережные. Не теснятся вдоль её берегов туристы с фотоаппаратами. Словно фотографы из лакированных журналов у подиума, по которому бродит скучающая томная модель в вычурных туалетах. Но именно в этом прелесть моей речки. В этой простоте её очарование.
Моя Ивотка удивительно хороша и без мостов с набережными.
Петляя между взгорками и кочками, она то скользит над песчаными мелями, то с тихим шелестом огибает рухнувшую с берега корягу, то протискивается сквозь склоненные мокнущие ольховые ветви. А то и замрет вдруг. Потому что здесь плёс! И именно тут речка обычно застывает, зачарованная зрелищем цветущих кувшинок.
Так вот, если вы застали Ивотку остановившейся и очарованной, поторопитесь рассмотреть беглянку. В следующее мгновение она обязательно заметит вас. Смутится, опомнится и вновь бросится бежать. И скроется, и растворится в лесной чаще.
Невозможно нежные губы телят шумно плямкают её воду. Роняют с губ обратно в реку сверкающие на солнце капли. Грустные прекрасные телячьи очи отражаются в её воде. И уплывают. Уносимые течением. И сосны смотрятся в неё с берегов будто в зеркало. Внимательно. Серьезно. А по ночам, сквозь разрывы в кронах деревьев, смыкающихся над Ивоткой подобно разрушенному своду кафедрального собора, смотрятся в неё звезды. Или это не звезды, все эти белые и цветные точечки? А вдруг это некий хулиган тонкой иглой продырявил небесный свод и теперь сквозь него просвечивают другие, совсем нам незнакомые далекие миры и галактики?
Честно говоря, в отдельных местах моя Ивотка так узка, что могла бы запросто сойти за ручей. Так узка, что и сам удивляюсь, как не растворилась она бесследно в полесских болотах. Нет, Ивотка обязательно бы сгинула в топях и мшарах если бы не её упрямый характер и природная гибкость. Таких гибких речек, как моя Ивотка, вам не сыскать. Таких, не найти на всей земле.
Вот пишу я про тебя, а ты опять качаешь меня на своих волнах. Помнишь, как тогда в детстве? На плоту. Помнишь? Я лежал на утлых досках и пялился в небо. Пялился до головокружения...
Или просто, когда войдя в воду, ложился на воду. И плыл по течению. Будто я и ты, что-то одно...
Так бы плыть и плыть. И не просыпаться.
Какая странная штука со мной происходит - один и тот же сон повторяется и повторяется. Нет, не скажу, что каждый день, но часто. Будто я подъезжаю к дому. Подъезжаю, то на поезде, то на автобусе. То зимой, то летом. Иногда даже пешком. Подхожу по мелколесью, взгорками...
И такое щемящее чувство тоски и счастья меня охватывает по мере приближения к нему. Счастья понятно почему, но тоски... Тоски, потому, что я уже догадываюсь, что все равно не приеду, не доеду, не дойду до поселка.
Иногда уже видны окраинные домики. И я иду к ним. Но по мере приближения, сон утрачивает четкость и становится хаотичным и расплывчатым. И я просыпаюсь. Просыпаюсь с ощущением потери. Но тяжесть утраты сглаживается радостью, что все-таки побывал на родине.
Тогда включаю свет и курю. Потом вновь пытаюсь заснуть. Но едва закрываю веки, как сон опять включается. Только на другом месте.
Вот раскатывает старушка вдоль берега речки дерн, словно это ковер. Запутались в его изумрудном ворсе алые земляничины. Они так пронзительно пахнут. Таких ароматов не сыщешь на базарном прилавке или в самом дорогом магазине. Не нанюхаешь никогда. И сосны с трудом, поочередно выдергивая из песка и глины свои натруженные корни, бредут друг за другом в предутреннем тумане.
И синеют у горизонта складки холмов и перелесков. Туда, в гости к Бабе Яге наглые лисицы уносят непослушных детей.
И на душе делается тревожно.
И чтобы заглушить тревогу шепчу: - Неси меня река, за синие леса...
И усыпаю. Хотя я ведь и так уже сплю. Да, но теперь я усыпаю внутри сна. Я утопаю во внешнем сне, проваливаюсь сквозь него в другой, более глубокий сон...
И там, в глубине, я опять плыву по реке. Она покачивает меня. И там тоже ночь. И пряные остывающие запахи травы. И загадочное звездное небо. Ничего, как будто не изменилось, но все же здесь во всём другой смысл и значение. Будто теперь я понимаю и этот лес зачем, и это небо звездное почему... И так просто мне и легко с ними теперь говорить.
- Зачерпни в ладони моей водицы. - Сказала Ивотка, - Дождись, когда в ней отразится падающая звезда. Успей загадать желание. Оно сбудется.
- Но как трудно дождаться звезду и успеть загадать. - Замечаю я, - Пока буду ждать звезду, вода просочится между пальцев. Как не стискивай их. Капля за каплей. Капля за каплей.
- Попробуй. Это не труднее, чем вернуться в детство... - прошептала река.
Я зачерпнул пригоршни воды. В ней отражались падающие звезды. И не успел я загадать желание, как меня позвали:
- Сашка, иди ужинать!
- Ну, мам! Еще погуляю…
- Нечего мамкать. О, господи, и где это ты так угваздокался? Опять на речке целыми днями? Вот гляди, сейчас возьму хворостину...
- Ну, мам…
- Куда за стол? Ты руки мыл? Горе ты мое, ты только посмотри на кого ты похож! Немедленно мыться! Сашка! Я все вижу – с мылом!
- Оно щыплет глаза…
Не решаясь ослушаться я изобразил, что намылил лицо. И тут же сполоснул его и с закрытыми глазами стал искать полотенце.
Уловка не удалась. Мама рассмеялась. И принялась умывать меня. Ладонью моё лицо. А я отбрыкивался и канючил. Зачем? Пусть бы это мгновение длилось вечно…
Но вечно не удержать в пригоршнях речку. Даже просто долго не удержать. Она просачивается капля за каплей меж пальцев. Сколько не стискивай их... Капли падают в воду. А река уносит их с собой.
И я проснулся. За окном опять сереет рассвет...
Эх, речечка ты моя, Ивотка. Птичка моя, воробышек мой любимый.
